Один из фонарей на Рождественском бульваре работал уже несколько десятков лет. Под ним стояла скамейка, на скамейку постоянно садились люди, и фонарь перевидал столько людей, переслушал столько разговоров, что у него накопился тот самый опыт жизни, который называется умудренностью. И мало- помалу он пришел к выводу, что светить для всех без разбора одинаковым ровным светом - несправедливо и просто нехорошо.
Однажды вечером внимание фонаря было привлечено криками мальчугана, стремглав выбежавшего из дома напротив. Этого мальчика фонарь хорошо знал: то был сын сапожника, хотя и угрюмого, но не злого человека, сына он наказывал редко, но если возвращался домой в субботу пьяным - с ним не было никакого сладу. Так случилось и на этот раз. Сапожник оттолкнул свою жену - мачеху мальчика, когда та попыталась вступиться за пасынка, бросился на сына с шилом и успел схватить его за руку. Вырываясь, мальчуган увлек отца в прихожую, оттуда в подъезд, вырвался и с криком бросился на бульвар, так что только сверкали босые пятки. Раздраженный сопротивлением еще более, сапожник устремился следом, и как раз под фонарем уже протягивал на бегу руку, чтобы схватить беглеца за плечо. "Не бывать тому!" - подумал фонарь и погас. Сапожник остановился, ничего не разбирая в темноте, а мальчик спрятался за дерево. Что же делать! Пьянице пришлось ограничиться потоком ругательств и бесславно возвратиться домой. Там он завалился спать и тотчас же захрапел. А мальчику осторожно отперла мачеха, и он тихонько, чтобы не разбудить отца, притаился на своей постели. Утром у отца хмель прошел и он даже не помнил о происшедшем.
А фонарь все висел и не горел - единственный негорящий фонарь на всем Рождественском бульваре. Вечер был ясный, весенний, все лавочки были заняты, только эта под негорящим фонарем оставалась пустой, потому что люди ее не замечали. Вдруг фонарь увидел пожилого человека в потертом пальто и старой шляпе: человек медленно, опираясь на трость, брел по бульвару с газетой в другой руке. Очевидно, он искал местечко на какой-нибудь скамейке под фонарем, чтобы почитать газету. Но гуляющих в тот вечер было много, и все скамейки были заняты. А в газете, надо полагать, заключалось что-то особенно интересное: во всяком случае пожилому человеку до того хотелось прочесть ее, что он, не найдя места на скамейках, остановился прямо перед соседним фонарем и, прислонившись к нему, развернул газету.
- Ну нет, - подумал тут фонарь, который вследствие жизненной умудренности стал добрее. - Надо зажечься!
Сказано - сделано. Увидав в двух-трех шагах от себя внезапно вспыхнувший источник света и под ним лавочку, пожилой человек поспешил к ней и целый час наслаждался под фонарем своей газетой.
Был уже довольно поздний час, когда он оставил скамейку. А фонарь тем временем давно замечал, что по бульвару взад и вперед прошли уже четыре раза молодой студент и румяная круглолицая студенточка! Оба жили в общежитиях, уединиться и поговорить им было негде, и они надеялись найти подходящее место на бульваре. Фонарь видел, что им ужасно хочется поцеловать друг друга, но они стыдятся это сделать на людном ярко освещенном бульваре. И до чего же приятно было ему погаснуть в эту минуту! Влюбленные даже вскрикнули от неожиданной удачи, мигом уселись на скамейку под добрым фонарем и целовались в темноте столько, сколько им хотелось.
Время шло своим чередом, куранты пробили двенадцать, бульвар пустел. Наконец удалились и влюбленные. Только какая-то запоздалая тетушка брела издалека по боковой аллее, и фонарь видел, чего не замечала она: как по пятам за ней крадется вор, лучше сказать, грабитель. Ясно одно, что он ждал только удобного случая отнять у старушки чем-то набитую сумку. Такой благоприятный случай ожидал его у погасшего фонаря, где по крайней мере на расстоянии тридцати метров было темно как в проруби. Но фонарь вспыхнул как раз вовремя. Как раз вовремя, чтобы осветить и старушку, и уже протянувшего к ней руку грабителя. Грабитель отпрянул в темь, а старушка, о нем даже и не подозревая, спокойно вышла на проезжую часть улицы и скрылась в подъезде многоэтажного дома, где жила.
Фонарь горел себе и горел до глубокой ночи. Бульвар уже был совсем пуст, когда на него вышел молодой поэт, разгоряченный стихотворным письмом к своей возлюбленной, которое и писал весь вечер. Теперь ему хотелось, чтобы прохладный ветер освежал его лоб, а над головой сверкали звезды. Но тысячи городских фонарей затмевали свет небесных светил, небо казалось невыразительным и бледным. Поэт присел на скамейку под старым фонарем, и фонарь тотчас же понял его мысли.
"Это несчастье нетрудно исправить", - решил он и самоотверженно погас. И в ту же секунду молодой мечтатель различил и колесницу Большой Медведицы, и великолепный Орион, уже склоняющийся за дома, и главное, свою молодую звезду, голубое светило в созвездии Лиры - Вегу. И душа его наполнилась восторгом и благоговением, и он даже лег на пустую скамью под негорящим фонарем, чтобы полнее ощущать бездонность и величие космоса.
Однако такое поведение старого фонаря обратило на себя всеобщее внимание. Безо всякой причины он то вспыхивал, то гас, а это невозможно терпеть в цивилизованном городе. Из Управления, ведающего всеми фонарями, был послан электромонтер. К фонарю приставили длинную лестницу, монтер обследовал все устройство незамысловатого светильника и все нашел в порядке. Тем не менее поведение фонаря не изменилось. О нем стали поговаривать и слагать всякие небылицы досужие люди в соседних кварталах, а это грозило распространением темных слухов, недопустимых в наш просвещенный век. Управление решило вырвать зло с корнем и направило к фонарю своих мастеров с соответствующими полномочиями.
Но об этом вовремя узнали Ангелы, а у них другой взгляд на эти вещи!
"Этот добрый фонарь заслужил совсем не этого", - сказали они. И поздней ночью, когда погасли уже все фонари на городских улицах, один из Ангелов вознес добрый фонарь на небо. А пришедшие наутро мастера не могли понять, куда он девался, и составили акт по всем правилам.
Добрый же фонарь и потом освещал наши темные ночи. Мы по привычке называем его Венерой в честь древнеримской богини, хотя на деле же она совершенно ни при чем в этой истории.
