Учитывая тот факт, что слово в устах человеческих стало расходиться со своей первоначальной истинностью, а, следовательно, и верой ему, слово стало «нуждаться» в дополнительном подтверждении своей правдивости. Так, вероятно, и появилось понятие клятвы, которая основывалась на мистической силе слова языческо-магического характера. Отметим, что выдающийся российский академик, филолог-славист Измаил Иванович Срезневский (1812-1880) указывал, что в древнерусском языке у слова «вера» было одно из значений «клятва».
Надо сказать, что в др.рус. языке слово «земля» имело значение «народ, племя»: каждое племя жило на своей земле и поклонялось духам-богам, которые были связаны с территорией, на которой обитало и данное племя – душам стихиалей (духов рек, гор, лесов, пустынь или других природных образований-стихий) этой местности. В ст.сл. языке у слова «язык» было два значения: «речь, язык» и «народ, племя», то есть, как бы подчёркивалось, что границы языка данного племени совпадали с, так скажем, ареалом племени-носителя этого языка, а сам ареал был связан с духами природы, на нём обитающими.
Подобная связь между территорией и её обитателями довольно наглядна и до сих пор сохраняется в животном царстве, где каждый вид имеет популяции, связанные с определёнными территориями, ареалом распространения. Даже домашние животные (собаки и особенно коты – яркий тому пример) чётко чувствуют связь с площадью двора или хозяином, который в их сознании, возможно, служит средоточием (собранием энергий среды двора в точку) эманаций этой территории. При тотемизме [«тотем» с языка североамериканского племени индейцев оджибве буквально значит «его род»] так же, по сути, наблюдалась связь племени с определённой землёй: групповой дух вида животного-тотема всё равно связан со своим ареалом.
Аналогичная связь с определённой местностью в какой-то мере присутствует и у знахарей, а также – у колдунов и ведьм: не случайно говорят, что дома и стены (эгрегор жилища, а у древних римлян – пенаты) помогают. И даже былинные богатыри, призванные защищать свою землю, обязательно имели каждый своего духовника (мага или волхва), осуществляющего энергетическую и духовную власть на данной местности, а богатырь в определённой мере отвечал за физическую реализацию этой власти волхва на этой территории.
Языческая религия – это религия какого-то одного из народов, в которой был культ богов местности (духов места обитания), где жил данный народ. Во время клятвы тот, кто её давал, входил в персональный контакт с духом культа своего племени, первоначальную связь с которым он устанавливал во время обряда инициации. Николай Максимович Шанский и ряд других этимологов слово «клятва» связывают с лексемами «клонить» и «кланяться», «поклоняться». Можно допустить, что во время клятвы приносящий её преклонял колени, чтобы лучше, теснее была его связь с богами племени: понятие «преклонить колени» известно у множества народов.
Интересно, что слово «колено» во многих языках этимологически связано или со словом «поколение» или с понятиями рода и рождения, а в эзотеризме колени, как и локти [интересно, что они сгибаются в разные стороны и у слов «колено» и «локоть» основы кол- и лок- как бы взаимопротивоположны, биполярны] считаются средоточиями жизненных сил – особенно колени. В астрологии созвездие Козерога, связанное с Иисусом Христом, имеет эзотерическое соответствие коленям и называется «коленями Космоса».
Со словом «колено» этимологически связаны слова «склонность» и «склонить», а также «уклониться», где префикс у- в др.рус. языке имел значение отрицания (подобно нынешнему не-). «Склонить» кого-либо к чему-либо, вероятно, подразумевало такое воздействие на человека, которое способствовало бы смене им своего духа-покровителя или, говоря языком Карлоса Кастанеды, перенесению центра сборки сознания этого человека в другой эгрегор, привязыванию его энергетики к другому энергополю. То есть, по сути, этот «склонённый» челок «преклоняет свои колени» перед другим духом…
Возвращаясь к теме клятвы, добавим, что клянущийся не только входил в дополнительный персональный контакт с племенным богом, но и по конкретному вопросу, объекту клятвы давал слово одновременно и богу, и людям, заинтересованным в осуществлении данной клятвы. В случае её нарушения клятвопреступник или терял связь с духом-покровителем племени и исторгался из племенного эгрегора (а такое отлучение для тех времён было почти равносильно смерти), или нёс какое-то другое наказание. Отсюда, как думается, и понятие «божиться», иначе говоря, «отдавать себя на суд Божий, призывать Бога или племенных богов в свидетели, присягаться Ему или им».
Аналогичное понимание клятвы можно видеть в немецком, где schwоren имеет значения «клясться, божиться, присягать; ручаться; целиком полагаться (видимо, на поклявшегося), верить». Значение «поручаться», по всей вероятности, подразумевает не просто кого-то взять под своё покровительство, а принести клятву, «закласть» себя за него, заложить свою душу за того, за кого ручаешься.
Что-то подобное, несомненно, подразумевалось и в области юридического права, когда присяжные и свидетели, дающие показания, клялись на Библии (а, значит, перед Богом): первые – в том, что обязуются по совести, как можно справедливее рассудить; вторые – в том, что они будут говорить «правду и только правду», давать верные свидетельские показания. Со временем алчность людей возросла и настолько, что сакральность такой клятвы потерялась, появились лжесвидетели, не боящиеся прикрывать клятвой на Библии свой обман во имя корысти. Как пишет духовидец Даниил Леонидович Андреев в «Розе Мира», и на демонов действует закон возмездия, а такой хитрец, идущий клясться в заведомо лживом, в погоне за выгодой перехитряет в первую очередь самого себя и завязывает очень серьёзные причинно-следственные узлы, готовя себе в последствии чрезвычайно незавидную участь, беря на свою душу груз огромной кармической тяжести, последствия чего вряд ли он способен осознать до времён расплаты.
На связи с духом племени было построено право русичей, носящее название «Русская правда». Если племенной бог осуждал подсудимого, чувствуя по его энергетике, что тот не прав, то на руках у осуждённого появлялись ожоги от раскалённого предмета, который он брал из костра голыми руками. Если же энергетика подсудимого была чиста, бог его защищал от ожогов…
Можно также вспомнить клятву Гиппократа, которую не одно столетие приносят медики и которую сейчас очень многие воспринимают совершенно формально и легко её нарушают то ли в погоне за деньгами, то ли по другим не менее «уважительным» причинам. Происходит это всё из-за той же потери понимания оккультного значения слова. Но, как говорится, «незнание закона не освобождает от ответственности», а осознанно заглушающий в себе голос совести (голос, передающий сознанию небесную весть), не избегнет «меча возмездия», который бьёт чем позже, тем сильнее.
Вспомним слова вышеупомянутого английского писателя Джона Толкина, чья душа, по всей видимости, накопила в прошлых жизнях незаурядный духовный опыт. В своём знаменитом на весь мир шедевре-трилогии «Властелин Колец» он описывает незавидную долю клятвопреступников, влачащих на протяжении столетий своё жалчайшее существование в мире призраков – измерении между материальным и духовными (будь то рай или ад) мирами. Говоря более привычным для нас языком христианства, их не принимал ни рай, ни ад (никакое из множества измерений этих двух духовных образований). Они «зависнули» между миром физических форм, где уже истёк срок их последнего воплощения, и мирами посмертия – восходящих или нисходящих кругов. А по свидетельству некоторых святых-духовидцев, подобное состояние обрекает на бесконечные (в том времени, в какое попадают такие души) мытарства и оно ещё хуже, чем пребывание в аду. Аналогичная участь, по всей видимости, и у самоубийц, за которых даже нельзя молиться, потому что никто не может взять на себя хотя бы часть этого греха: право на такую молитву получили лишь несколько человек за всю историю христианства. Так что, вероятно, клятвопреступников можно сравнить с самоубийцами, оговорившись, что они – духовные самоубийцы. При этом вспомним, что в трилогии Джона Толкина клятвопреступники прервали свои мытарства лишь после того, как исполнили данную клятву: они были отпущены потомком рода королей, которому некогда давалась эта клятва.
Стоит отметить, что Иисус Христос принёс одухотворение кармических законов, их значительное облегчение, разбив врата ада (см. «Божественную Комедию» Данте Алигьери) и создав из верхних измерений ада чистилище, поставив во главу угла принцип Любви и Божьей благодати [«Не жертвы хочу, а милости», то есть не расплаты за совершённыйгрех, а его осознания и покаяния с тем, чтобы пытаться больше этот грех не совершать].
Иисус Христос призывал к более глубокой вере в Единого и к упразднению клятвы. В своей Нагорной проповеди Он изрёк: «Ещё слышали вы, что сказано древним: «не преступай клятвы, но исполняй пред Господом клятвы твои». А Я говорю вам: не клянись вовсе: ни небом, потому что оно престол Божий; ни землёю, потому что она подножие ног Его; …ни головою твоею не клянись, потому что не можешь ни одного волоса сделать белым или чёрным» (Матф.5:33-36). Он призывал не прибегать к клятве ввиду того, что в духовной жизни человека вместо внешне обусловленного религиозного чувства, часто строящегося на страхе перед наказанием со стороны Бога (страхе Божьем), на первое место выходило осознание внутреннего закона в самом человеке, проявление божественных принципов в нём.
Слова «Не собирайте себе сокровищ на земле, … но собирайте …на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут, ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше» (Матф.6:19-21) можно понимать как призыв к изменению вместо точки опоры человеческого сознания на земное – на его «подвешивание» за небесное, изменение акцентов, главного в этом сознании, переориентации его духовного вектора. Императив принуждения в таком сознании заменяется на идущие из глубины сердца чувства необходимости и самодисциплины: эгоист, думающий лишь о своей шкуре, превращается в альтруиста, думающего в первую очередь о других и общем деле эволюционного восхождения.
К понятию клятвы очень близко подходит слово «обет» (>обещание), которое в чешском языке имеет ещё значение «жертва». Истоки лексемы «обет» (< обветъ) общие с «ведать» («знать»). По всей вероятности, обещать можно было лишь то, в чём у обещающего была уверенность, что он знал наверняка, точно, что сможет (в его силах) выполнить. С подобным смыслом обета связаны не только древне-религиозные культы, но и обряды христианства. Так, например, в том же православии через магический акт обета проходят посвящающие себя иноческой (=иной) жизни или, скажем, венчающиеся. На силе обета (или же на клятве) держалась и дружба в её первоначальном смысле, когда группа воинов-дружинников давали обет верности друг другу и своему князю-предводителю.
В современном языке слово «обещание» выглядит как энергетически более мягкое, чем «клятва» и потеряло свою мистическую и магическую наполненность в людском восприятии его. Но такая профанация слова отнюдь не делает его ничего не значащим, пустым звуком в космических законах и лучше не обещать того, в чём не уверен, что ты это выполнишь. А если уж дал слово, пообещал что-то сделать, то приложи все свои, чтобы сдержать обещание.
